Неточные совпадения
«Ты видел, — отвечала она, — ты донесешь!» — и сверхъестественным усилием повалила меня
на борт; мы оба по пояс свесились из
лодки; ее волосы касались воды; минута была решительная. Я уперся коленкою в дно, схватил ее одной рукой за косу, другой за горло, она выпустила мою одежду, и я мгновенно сбросил ее в
волны.
Медленно поднимаясь
на хребты
волн, быстро спускаясь с них, приближалась к берегу
лодка.
От него отделилась
лодка, полная загорелых гребцов; среди них стоял тот, кого, как ей показалось теперь, она знала, смутно помнила с детства. Он смотрел
на нее с улыбкой, которая грела и торопила. Но тысячи последних смешных страхов одолели Ассоль; смертельно боясь всего — ошибки, недоразумений, таинственной и вредной помехи, — она вбежала по пояс в теплое колыхание
волн, крича...
Тогда Циммер взмахнул смычком — и та же мелодия грянула по нервам толпы, но
на этот раз полным, торжествующим хором. От волнения, движения облаков и
волн, блеска воды и дали девушка почти не могла уже различать, что движется: она, корабль или
лодка — все двигалось, кружилось и опадало.
Вода сбыла, и мостовая
Открылась, и Евгений мой
Спешит, душою замирая,
В надежде, страхе и тоске
К едва смирившейся реке.
Но, торжеством победы полны,
Еще кипели злобно
волны,
Как бы под ними тлел огонь,
Еще их пена покрывала,
И тяжело Нева дышала,
Как с битвы прибежавший конь.
Евгений смотрит: видит
лодку;
Он к ней бежит, как
на находку;
Он перевозчика зовет —
И перевозчик беззаботный
Его за гривенник охотно
Чрез
волны страшные везет.
Что за заливцы, уголки, приюты прохлады и лени, образуют узор берегов в проливе! Вон там идет глубоко в холм ущелье, темное, как коридор, лесистое и такое узкое, что, кажется, ежеминутно грозит раздавить далеко запрятавшуюся туда деревеньку. Тут маленькая, обстановленная деревьями бухта, сонное затишье, где всегда темно и прохладно, где самый сильный ветер чуть-чуть рябит
волны; там беспечно отдыхает вытащенная
на берег
лодка, уткнувшись одним концом в воду, другим в песок.
Лодки эти превосходны в морском отношении:
на них одна длинная мачта с длинным парусом. Борты
лодки, при боковом ветре, идут наравне с линией воды, и нос зарывается в
волнах, но
лодка держится, как утка; китаец лежит и беззаботно смотрит вокруг.
На этих больших
лодках рыбаки выходят в море, делая значительные переходы. От Шанхая они ходят в Ниппо, с товарами и пассажирами, а это составляет, кажется, сто сорок морских миль, то есть около двухсот пятидесяти верст.
Сто японских
лодок тянули его; оставалось верст пять-шесть до места, как вдруг налетел шквал, развел волнение: все
лодки бросили внезапно буксир и едва успели, и наши офицеры, провожавшие фрегат, тоже, укрыться по маленьким бухтам. Пустой, покинутый фрегат качало
волнами с боку
на бок…
Его спросили: отчего у них такие
лодки, с этим разрезом
на корме, куда могут хлестать
волны, и с этим неуклюжим, высоким рулем?
17-го утром мы распрощались с рекой Нахтоху и тронулись в обратный путь, к староверам. Уходя, я еще раз посмотрел
на море с надеждой, не покажется ли где-нибудь
лодка Хей-ба-тоу. Но море было пустынно. Ветер дул с материка, и потому у берега было тихо, но вдали ходили большие
волны. Я махнул рукой и подал сигнал к выступлению. Тоскливо было возвращаться назад, но больше ничего не оставалось делать. Обратный путь наш прошел без всяких приключений.
Дико чернеют промеж ратующими
волнами обгорелые пни и камни
на выдавшемся берегу. И бьется об берег, подымаясь вверх и опускаясь вниз, пристающая
лодка. Кто из козаков осмелился гулять в челне в то время, когда рассердился старый Днепр? Видно, ему не ведомо, что он глотает, как мух, людей.
Ковыляя своей изломанной походкой, он, как
лодка на волнах, плывет в полутьме коридора вдоль темных вешалок и вдруг исчезает в амбразуре классной двери.
А Петр все молчал, приподняв кверху слепые глаза, и все будто прислушивался к чему-то. В его душе подымались, как расколыхавшиеся
волны, самые разнообразные ощущения. Прилив неведомой жизни подхватывал его, как подхватывает
волна на морском берегу долго и мирно стоявшую
на песке
лодку…
На лице виднелось удивление, вопрос, и еще какое-то особенное возбуждение проходило по нем быстрыми тенями. Слепые глаза казались глубокими и темными.
Ветром перебрасывало через него брызги.
Волны пенились, дробились и ослабленные с урчанием заходили за базальтовую стенку и всплескивались
на камни, к которым была привязана
лодка. Опасаясь за участь наших грузов, я велел перевести
лодку в самую глубь бухточки.
Все внимание их было сосредоточено
на том, чтобы не допустить одновременного наклона
лодки под давлением ветра в парус и натиска большой
волны с той же стороны.
Волны подгоняли нашу утлую ладью, вздымали ее кверху и накреняли то
на один, то
на другой бок. Она то бросалась вперед, то грузно опускалась в промежутки между
волнами и зарывалась носом в воду. Чем сильнее дул ветер, тем быстрее бежала наша
лодка, но вместе с тем труднее становилось плавание. Грозные валы, украшенные белыми гребнями, вздымались по сторонам. Они словно бежали вперегонки, затем опрокидывались и превращались в шипящую пену.
Сумерки быстро спускались
на землю. В море творилось что-то невероятное. Нельзя было рассмотреть, где кончается вода и где начинается небо. Надвигающаяся ночь, темное небо, сыпавшее дождем с изморозью, туман — все это смешалось в общем хаосе. Страшные
волны вздымались и спереди и сзади. Они налетали неожиданно и так же неожиданно исчезали,
на месте их появлялась глубокая впадина, и тогда казалось, будто
лодка катится в пропасть.
Точно маленькая щепочка,
лодка наша металась среди яростных
волн. Порой казалось, что она бросается вперед, то будто стоит
на месте. Стало совсем темно. С трудом можно было рассмотреть, что делается рядом. Как автомат, не отдавая себе отчета, я откачивал воду из
лодки и мало беспокоился о том, что она не убывала.
— «Озеро еще может смилостивиться, а цезарский фогт никогда не смилуется», — отвечает охотник, отталкивая
лодку, и челнок с двумя седоками то нырнет
на свинцовых
волнах озера, то снова мелькнет
на белом гребне.
Не бурными
волнами покрытым, как описывают поэты, представлялось ему жизненное море; нет; он воображал себе это море невозмутимо гладким, неподвижным и прозрачным до самого темного дна; сам он сидит в маленькой, валкой
лодке — а там,
на этом темном, илистом дне, наподобие громадных рыб, едва виднеются безобразные чудища: все житейские недуги, болезни, горести, безумие, бедность, слепота…
На волне качается
лодка рыбака, похожая
на краюху хлеба; вот
на берегу явилась деревенька, куча мальчишек полощется в реке, по желтой ленте песка идет мужик в красной рубахе.
Волны все бежали и плескались, а
на их верхушках, закругленных и зыбких, играли то белая пена, то переливы глубокого синего неба, то серебристые отблески месяца, то, наконец, красные огни фонарей, которые какой-то человек, сновавший по воде в легкой
лодке, зажигал зачем-то в разных местах, над морем…
Прыгая через грязь, спешно бежали в разные стороны мужчины и женщины, полы чуек [Чуйка — долгий, суконный кафтан халатного покроя, армяк или шуба без висячего ворота, с халатным, косым воротником, иногда с чёрными снурами и кистями — Ред.] и юбки развевались, как паруса, и люди напоминали опрокинутые ветром
лодки на сердитых
волнах озера.
В
лодку, неизвестно как появившись
на палубе, вошла и села Фрези Грант, «Бегущая по
волнам».
Все вышли
на палубу. Я попрощался с командой, отдельно поговорил с агентом, который сделал вид, что моя рука случайно очутилась в его быстро понимающих пальцах, и спустился к
лодке, где Биче и Ботвель ждали меня. Мы направились в город. Ботвель рассказал, что, как он узнал сейчас, «Бегущую по
волнам» предположено оставить в Гель-Гью до распоряжения Брауна, которого известили по телеграфу обо всех происшествиях.
Привязав челнок к
лодке, Захар и Гришка ловко перебрались в нее; из
лодки перешли они
на плоты и стали пробираться к берегу, придерживаясь руками за бревна и связи, чтобы не скатиться в воду, которая с диким ревом набегала
на плоты, страшно сшибала их друг с другом и накренивала их так сильно, что часто одна половина бревен подымалась
на значительную высоту, тогда как другая глубоко уходила в
волны.
— Бросают зеленые
волны нашу маленькую
лодку, как дети мяч, заглядывают к нам через борта, поднимаются над головами, ревут, трясут, мы падаем в глубокие ямы, поднимаемся
на белые хребты — а берег убегает от нас всё дальше и тоже пляшет, как наша барка. Тогда отец говорит мне...
Вот куча ребят уселась в
лодку, они спешно гребут
на средину реки, чтоб покачаться
на волнах.
Лодка бойко обогнула пристань и вышла
на простор. Она исчезла в
волнах, но тотчас же из глубокой ямы скользнула
на высокий холм, так что можно было различить и людей и даже весла.
Лодка прошла сажени три, и ее отбросило назад сажени
на две.
Надежда Федоровна надела свою соломенную шляпу и бросилась наружу в море. Она отплыла сажени
на четыре и легла
на спину. Ей были видны море до горизонта, пароходы, люди
на берегу, город, и все это вместе со зноем и прозрачными нежными
волнами раздражало ее и шептало ей, что надо жить, жить… Мимо нее быстро, энергически разрезывая
волны и воздух, пронеслась парусная
лодка; мужчина, сидевший у руля, глядел
на нее, и ей приятно было, что
на нее глядят…
— Дай бог тебе счастье, если ты веришь им обоим! — отвечала она, и рука ее играла густыми кудрями беспечного юноши; а их
лодка скользила неприметно вдоль по реке, оставляя белый змеистый след за собою между темными
волнами; весла, будто крылья черной птицы, махали по обеим сторонам их
лодки; они оба сидели рядом, и по веслу было в руке каждого; студеная влага с легким шумом всплескивала, порою озаряясь фосфорическим блеском; и потом уступала, оставляя быстрые круги, которые постепенно исчезали в темноте; —
на западе была еще красная черта, граница дня и ночи; зарница, как алмаз, отделялась
на синем своде, и свежая роса уж падала
на опустелый берег <Суры>; — мирные плаватели, посреди усыпленной природы, не думая о будущем, шутили меж собою; иногда Юрий каким-нибудь движением заставлял колебаться
лодку, чтоб рассердить, испугать свою подругу; но она умела отомстить за это невинное коварство; неприметно гребла в противную сторону, так что все его усилия делались тщетны, и челнок останавливался, вертелся… смех, ласки, детские опасения, всё так отзывалось чистотой души, что если б демон захотел искушать их, то не выбрал бы эту минуту...
Я сидел
на лодке, точно
на коне, всунув ноги в бечёвки, как в стремена, — но это было ненадёжно: любая
волна легко могла выбить меня из седла.
Поднял парус, — а ветер уже и в то время был очень свежий, — и только его и видели! Со скоростью хорошего призового рысака вынеслась
лодка из бухты, помаячила минут пять своим белым парусом в морской синеве, и сейчас же нельзя было разобрать, что там вдали белеет: парус или белые барашки, скакавшие с
волны на волну?
В эти несколько секунд перемет в руке Вани натянулся, как струна, и
лодка скакала, точно бешеная, с
волны на волну, увлекаемая ужасным бегом рыбы и подгоняемая вслед за ней усилиями гребцов.
Над ними небо, серое, ровно затянутое тучами, и
лодкой играет мутно-зеленое море, шумно подбрасывая ее
на волнах, пока еще мелких, весело бросающих в борта светлые, соленые брызги.
Лодка колыхалась
на волнах, шаловливо плескавшихся о ее борта, еле двигалась по темному морю, а оно играло все резвей и резвей.
Иногда, оставляя книгу, смотрел он
на синее пространство Волги,
на белые парусы судов и
лодок,
на станицы рыболовов, которые из-под облаков дерзко опускаются в пену
волн и в то же мгновение снова парят в воздухе.
На берегу, бросив
лодку, Аян выпрямился. Дремлющий, одинокий корабль стройно чернел в лазури. Прошла минута — и небо дрогнуло от удара. Большая, взмыленная
волна пришла к берегу, лизнула ноги Аяна и медленно, как кровь с побледневших щек, вернулась в родную глубь.
Аян, стиснув зубы, работал веслами.
Лодка ныряла, поскрипывая и дрожа, иногда как бы раздумывая, задерживаясь
на гребне
волны, и с плеском кидалась вниз, подбрасывая Аяна. Свет фонаря растерянно мигал во тьме. Ветер вздыхал, пел и кружился
на одном месте, уныло гудел в ушах, бесконечно толкаясь в мраке отрядами воздушных существ с плотью из холода: их влажные, обрызганные морем плащи хлестали Аяна по лицу и рукам.
Но его тотчас же сбило со скамейки. Он упал грудью
на уключину и судорожно вцепился обеими руками в борт. Огромная тяжелая
волна обдала его с ног до головы. Почему-то ему послышался в реве водопада густой, частый звон колокола. Какая-то чудовищная сила оторвала его от
лодки, подняла высоко и швырнула в бездну головой вниз. «А Друг-то, пожалуй, один не найдет дорогу домой», — мелькнуло вдруг в голове фельдшера. И потом ничего не стало.
Казалось, меня обдавал свободный ветер, в ушах гудел рокот океана, садилось солнце, залегали синие мóроки, и моя
лодка тихо качалась
на волнах пролива.
Он бросил весла, приник головой к Муму, которая сидела перед ним
на сухой перекладинке — дно было залито водой, — и остался неподвижным, скрестив могучие руки у ней
на спине, между тем как
лодку волной помаленьку относило назад к городу.
Несколько больших
лодок и одна маленькая стояли в ряд
на песке,
волны, взбегая
на берег, точно манили их к себе.
Лодка с размаха почти до половины всползла
на песок вместе с
волной и, покачнувшись набок, стала, а
волна скатилась назад, в море. Гребец выскочил
на берег и сказал...
Поздним вечером этого дня, когда рабочие
на промысле поужинали, Мальва, усталая и задумчивая, сидела
на разбитой
лодке, опрокинутой вверх дном, и смотрела
на море, одетое сумраком. Там, далеко, сверкал огонь; Мальва знала, что это костер, зажженный Василием. Одинокий, точно заблудившийся в темной дали моря, огонь то ярко вспыхивал, то угасал, как бы изнемогая. Мальве было грустно смотреть
на эту красную точку, потерянную в пустыне, слабо трепетавшую в неугомонном рокоте
волн.
В рыбачьей хижине сидит у огня Жанна, жена рыбака, и чинит старый парус.
На дворе свистит и воет ветер и, плескаясь и разбиваясь о берег, гудят
волны…
На дворе темно и холодно,
на море буря, но в рыбачьей хижине тепло и уютно. Земляной пол чисто выметен; в печи не потух еще огонь;
на полке блестит посуда.
На кровати с опущенным белым пологом спят пятеро детей под завывание бурного моря. Муж-рыбак с утра вышел
на своей
лодке в море и не возвращался еще. Слышит рыбачка гул
волн и рев ветра. Жутко Жанне.
Микеша не ответил и только крепче налег
на весла, так что они застонали в уключинах…
Лодка взмыла вперед, под килем забились и зажурчали ленские
волны. Высокие горы как будто дрогнули и тихо двинулись назад… Темные крыши Титаринского станка скоро потонули за мысом.
Вскоре в глубине темной ночи послышались частые гулкие удары, и
на реку, сверкая огнями, выплыл пароход с двумя барками. Микешка быстро вскочил в
лодку и отсунулся от берега, кинув Фролу его узел. Через минуту
лодку едва можно было разглядеть
на темных
волнах Лены.
Потом
на несколько мгновений засветилась даже темная река… Вспыхнули верхушки зыбких
волн, бежавших к нашему берегу, засверкал береговой песок с черными пятнами ямщичьих
лодок и группами людей и лошадей у водопоя. Косые лучи скользнули по убогим лачугам, отразились в слюдяных окнах, ласково коснулись бледного, восхищенного лица мальчика…
По
волнам колыхалось желтое брюхо мертвой акулы. В несколько минут
лодка подплыла к мальчикам и привезла их
на корабль.